Девочка, не плачь, пожалуйста

Девчонка ревела. Ревела отчаянно, с надрывом. Хлюпала носом, судорожно вздыхала и, то и дело увеличивая громкость звука, тянула: «А-а-а!». Три воспитательницы скакали вокруг девчонки и квохтали, будто курицы. Когда Митька, зажимая разбитый нос, примчался к умывальникам, представление как раз было в самом разгаре.

Физрук Иван Тимофеич держал руку девчонки под струей холодной воды и беззвучно ругался. Прочие участники лепетали слова утешения, которые тут же тонули в неизбывном крике. «Шлепнулась, небось» – подумал Митька, – «перелом третьей степени». Он усмехнулся и тут же поморщился – нос все-таки болел.

«Не плачь, не плачь» – неслось со всех сторон. И Митьке стало даже немного обидно. Рядом вон ребенок стоит с разбитым носом, кровью истекает, а им хоть бы что! Он открыл кран и с упоением сунул лицо в воду. Кожа постепенно немела и боль как будто отдалялась.

«А-а-а!» – усилилось рядом. Митька вздрогнул и чертыхнулся. «Девочка» – попросил он, – «не плачь, пожалуйста». Девчонка на миг замолкла, а затем продолжила свое увлекательное занятие. «Девочка» – настаивал Митька, – «Ну не плачь, а? Тебе что, так больно?». Она вдруг распахнула чистейшие голубые глаза и проревела: «Не-е-е-т! Мне стра-а-а-шно! А-а-а! ».

Минут через пять Митька почувствовал азарт. На разные лады упрашивая девчонку не реветь, он лишь добивался разных тонов и оттенков звука. Но сдаваться не собирался. Он говорил всякие слова, приседал и подпрыгивал, брызгал на воспитательниц водой, показывал ссадину на носу. Она не унималась.

Потом кто-то будто дернул Митьку за язык. Чертик, что ли... Глубоко вдохнув, он выпалил: «Ну, не плачь, девочка! Я тебя люблю!». Первый жизненный опыт объяснения в любви у Митьки прошел весьма успешно. Девчонка хлюпнула носом, улыбнулась и тихонько спросила: «Ты что, дурак?». После чего преспокойно позволила воспитательницам отвести себя в медпункт. Иван Тимофеич долго смотрел им вслед, а потом повернулся к Митьке и с чувством сказал: «Спасибо тебе, Пономаренко! Просто спас». Митька махнул рукой и побрел в сторону дачи 6-ого отряда. «А что с носом-то, Пономаренко?» – прокричал вслед ему физрук. Но Митька, обессиленный, не ответил...

На следующий день Митька увидел ее около столовки. Сидела чинно на лавочке и молчала. Он долго топтался в кустах шиповника, а потом все же вышел и, цедя слова, спросил: «Чё с рукой-то?». Она охотно показала толстый забинтованный палец и сообщила, что у нее там «шина». Митька немного удивился – чего это шина такая маленькая, да и вообще, зачем приматывать ее к сломанному пальцу? Но уточнять не стал – побоялся за мужской авторитет.

- А где свалилась-то? На площадке, что ли?
- Я не свалилась.
- Да ладно!
- Понимаешь, я пошла в поле. С мячиком. И стала его подбрасывать вверх. И когда он там, наверху, превращался в ма-а-а-ленькую точечку, я думала, что это космический корабль, который летит домой, на землю. Вот только в последний раз я мячик неправильно поймала, и он мне палец вывернул.
- А чего ревела-то так?
- А как же! Ведь экипаж того корабля разбился, понимаешь?..

«Хлеба не дам!» – раздался пронзительный голос. Из окна на них смотрела толстая повариха. «Чего сидите-то? Сказала – не дам! Ишь, повадились попрошайничать». Они в недоумении встали со скамейки и пошли по алее.

Было жарко, и сильно пахло шиповником.

- А я осенью в пятый класс пойду, – тихо сказал Митька.
- А я – в четвертый, – прошептала она.
- Знаешь, я вчера тебе там сказал... это... ну... как его...
- Ага...
- Так вот! Все это... правда, поняла?!! – выкрикнул он и побежал.

Он бежал очень быстро. Так быстро он не бегал даже в спортивной школе, хотя тренеры его всегда хвалили. Он бежал, и уши его горели...

…Нарвать пахучего шиповника было нетрудно. И розового, и белого. Благо, кусты росли под окном девчоночьего домика. Но как проникнуть внутрь? Митька бесшумно поднялся по ступенькам и заглянул в холл. Никого. На цыпочках он пробрался к открытой двери в палату и замер. Заглянул, неловко вытягивая шею... Пусто! Он сорвался с места, подбежал к ее кровати (еще с утра подглядел, где там она спит), приподнял подушку-треугольник с отглаженным пионерским галстуком и вытряс из-за пазухи на покрывало чуть помятые цветы. Подушку как памятник водрузил сверху и, сверкая пятками, помчался прочь.

А вечером он нашел в канаве ничью скакалку и привязал один ее конец к своей руке.

- Это что? – спросила она.
- Это – поводок. Я буду твоей собакой. На, держи.
- Ладно. Только я не хочу, чтобы ты был дрессированным.
- А я и не буду. Я команд не знаю. Только «фас».

«Фас» не понадобился. Никто не угрожал ей этим вечером. Да никто бы и не посмел – при такой-то собаке! Митька высовывал язык, тяжело дышал, порыкивал и не давал лапу.

...Они висели вниз головой на турнике и представляли себе, что они антиподы, которые живут вниз головой.

- А за мной сегодня родители приедут, – вдруг сказала она.
- Врёшь! – Митька свалился с турника и больно ударился.
- Не, не вру...
- И ты уедешь?!! Уедешь? Уедешь… Ну, тогда, знаешь, что? Я тебе прямо сейчас скажу! Ты меня прости, что я тебя на дискотеке не приглашал. Ты ведь хотела, я знаю... Просто я вон какого роста маленького, понимаешь? Но я до следующего года вырасту! Обещаю...

Она сидела в стареньком «Жигуленке» и ела мороженое. Стекло было опущено, и Митька хорошо видел ее замотанную в бинты шину, ее кудряшки и голубые глаза. Когда автомобиль тронулся с места, Митька вдруг подумал, что не узнал самого главного, самого ценного. Он бросился за набирающей скорость машиной и закричал: «А как тебя зо-о-о-ву-у-у-т?!!». «Жигуленок» чихнул в Митьку дымом, и воздухе замерло знакомое: «…а-а-а-а».

Лена? Света? А, может, Маша?.. Митька вздохнул, небрежно подтянул штаны, сел на траву и стал ждать следующих каникул.

snii

Статья победилa в конкурсе «От звонка до звонка» (из серии «Вивальди. Четыре времени года»).