Ложь и ожидание. Финал

И однокашница любезничает с барменом. Когда бармен отвлекается на приготовление коктейлей кому-то еще, тихо мне говорит: "Так, мне дико нравится этот парень, смотри, какие волосы. Интересно, мягкие они или упругие. Просто умираю... Я сейчас должна ловить любой момент, перед свадьбой, чтобы вдоволь нагуляться и быть готовой к семейной скучной жизни. Поэтому давай мы с тобой обменяемся телефонами, и ты иди, посиди в другом месте, чтобы не рассеивать его внимание, а я быстро управлюсь и к тебе вернусь. Мне главное - иметь десять свободных минут".

Она и правда быстро управилась бы, за десять свободных минут, но бармена отвлекает толпа девушек в сияющих майках, они галдят голосами хищных птиц.

Я бреду, получаю одежду и собираюсь ехать домой, предаваться унынию. И тут вдруг вижу однокашника Красноухова. Сразу его почему-то узнаю: действительно, симпатичный, действительно, со внешностью инженера. "Привет, - говорю, - а это я".

И мы начинаем беседовать с Красноуховым. Он оживлен, снимает куртку, не упоминает дочери Виолетты пяти лет, моей тезки и общей однокашницы, а напротив - свой карьерный рост и перспективы, а также лыжный кросс в загородном парке, где я сломала алюминиевую палку.

И вдруг говорит еще, будто бы не причем: "Хо-хо, отлично, что мы случайно встретились, и если ты постоишь вот здесь четыре минуты, то продолжим банкет в другом месте. Это вообще, кстати, и мне на руку".

Так вот немного неожиданно, я отвечаю, мол, спасибо, но я бегу-бегу, а Красноухов настаивает и поясняет: "Пойми, у меня проблема - сейчас расстался с женщиной и остро нуждаюсь в поддержке и дружеском участии".

Потом смотрит на часы и поправляет сам себя: "Точнее, сейчас как раз расстаюсь. Намечен труднейший разговор, но он будет недолог, четыре минуты. И ты ко времени. Пожалуйста. Потому что это просто чудо, встретить тебя именно сейчас, когда мне так полезно будет твое плечо как товарища".

И я себя чувствую просто по-идиотски: слева - однокашница с барменом, справа - Красноухов с важнейшим разговором, у всех кипит жизнь, а у меня абонент не отвечает или временно недоступен.

Красноухов уносится вглубь, я тороплю гардеробщицу с пальто, чтобы покинуть помещение быстрее, чем пройдет четыре красноуховские минуты, отведенные под важнейший разговор. Но он как-то уложился быстрее и ловит меня за черный капюшон.

"Какого это черта! - говорит обиженно, - Мы же договорились". А где Наташа, спрашиваю я. "Наташа любит бармена, - отвечает Красноухов, - смотри, как им хорошо вместе, он окутал ее облаком своих волос".

А мне бесполезно на все это смотреть, потому что я все равно ничего не увижу слеповатыми глазами, а Красноухов очень зол. Он говорит: "Ну вообще, бабы, оставишь на миг, она уже с барменом, сучка". Словно это не он стремился разъяснить ей все за четыре труднейшие минуты. Я, говорит, не намерен терпеть унижений, сейчас вернусь и поставлю все точки над «и».

"Пошли, - говорит, - со мной, а то я прямо не отвечаю за себя, намотаю его волосы на кулак, вырву с корнями". Тут подходит любительница барменов. Подходит и говорит Красноухову: "Ты еще здесь, странно, а мы с Наташей идем в стриптиз-клуб, у Мирослава там скидка 33%.

"Кто вообще такой Мирослав? - спрашивает Красноухов и скрипит зубами, это слышно даже сквозь музыку. "Это мой знакомый бармен, ты его видел", - говорит тезка и глубоко вздыхает. Ее прекрасная грудь вздымается. Красноухов в гневе срывается с места и кричит, что не оставит у хлюпика ни одного зуба во рту, не то что волос на голове. Однокашница машет на него рукой, закатывает глаза и просит у меня сигарету. У меня сигарет не бывает. "Ты же бросила курить! - останавливается в прыжке Красноухов, - Ты же бросила, ты мне говорила! "Сначала бросила, потом снова начала, - поясняет однокашница, - потому что я переживаю наш разрыв".

И она обнимает меня за плечи, даже как-то кладется на меня сверху, потому что выше ростом, и тихонько стонет в ухо. Красноухов топчется нерешительно, но берет себя в руки и говорит: "Я все терпел, все твое самодурство терпел, твое невнимание терпел, но после минувших выходных мое терпение лопнуло, так и знай!"

"А что такого произошло в выходные?! - стонет уже громче однокашница, - Ну что такого, я просто сказала, что хочу побыть одна и прогуляться по городу, каждый имеет право на порцию одиночества".

"Хорошенькая порция одиночества, - не соглашается Красноухов, - двадцать восемь часов, хорошенькая прогулка по городу".
Однокашница щекочет мое ухо ресницами, я отстраняюсь, она шумно дышит, не отвечает: наверное, выходные прошли под знаком подготовки к скучным семейным будням.

Красноухов продолжает кипятиться и вспоминает ужин с родителями, на котором однокашница подала пирог с макаронами и неразделанную селедку с головой и хвостом. "Моя мама плакала потом! - выкрикивает он, - плакала!"

Все это продолжается какой-то страшно большой промежуток времени, я чуть не плачу сама и очень хочу домой. Уже буквально силой вырываюсь из цепких рук пары однокашников, со счастьем выхожу на улицу и дышу замороженным воздухом. Застегиваю пальто, натягиваю капюшон.

Передо мной останавливается такси, оттуда выбирается недоступный абонент и говорит: "Какая ты молодец, что дождалась! У меня тут всякое произошло, огромные неприятности. Ты как чувствовала, да? Ты же почувствовала? Что надо обязательно обязательно-обязательно меня дождаться, да?"
Да, говорю, да.

Приврала, конечно.

Наталья Апрелева